— Галь, ты зачем котлеты лепишь? — Виктор Семёнович заглянул на кухню с таким выражением лица, будто я готовилась как минимум к уголовному преступлению.
Я повернулась к нему, не выпуская из рук миску с фаршем.
— Котлеты делаю, Витя. На ужин.
— Это я вижу. Я спрашиваю — зачем? Мы же вчера курицу ели. Мясо два дня подряд — удар по печени.
Шестьдесят два года я жила, даже не подозревая, что котлеты после курицы — почти диверсия против организма. Теперь знала. Как и то, что полы следует мыть строго по часовой стрелке, бельё развешивать по цветам, а телевизор включать только после восьми вечера, чтобы, цитирую, «мозги не размагничивались».
Год назад я бы расхохоталась, услышав такую историю. Но это была уже не чья-то выдумка, а моя реальность. Вернее, то, во что незаметно превратилась моя жизнь.
С Виктором мы познакомились в поликлинике. Я пришла на диспансеризацию, он — за направлением к кардиологу. Разговорились в очереди. Оказалось, живём рядом, оба вдовцы, оба давно одни. Мой Боря умер четыре года назад, его Нина — три. Виктор произвёл хорошее впечатление: аккуратный, интеллигентный, инженер на пенсии. Проводил меня до дома, рассказывал о сыне в Москве, о внучке-студентке.
Потом начались звонки. Кафе, выставки, театр. Я постепенно оттаивала. После смерти Бори я будто замёрзла внутри: дни тянулись одинаковые, пустые. Сын Андрей жил далеко, звонил по воскресеньям. Подруги были, но у каждой — своя жизнь. А тут — человек рядом, внимательный, заботливый.
Через полгода Виктор сделал предложение. Мы сидели на скамейке в сквере, и он вдруг взял меня за руку:
— Галина Петровна, давайте не будем тянуть. Нам обоим нужна семья. Поженимся?
Я растерялась. Не было ни цветов, ни романтики. Но в нашем возрасте, какие уж там романы? Главное — не быть одной, не ужинать в тишине, не готовить на одного.
Андрей, когда я сообщила ему, насторожился:
— Мам, ты уверена? Вы всего год знакомы.
— Андрюша, я взрослая женщина. Я знаю, что делаю.
Знала ли я тогда?
Расписались тихо, в марте. Отметили в небольшом ресторанчике с родными. Виктор настоял, чтобы я переехала к нему — у него трёхкомнатная квартира, у меня двушка. Логично.
Первый месяц казался почти счастьем. Виктор вставал рано, готовил завтрак, мы гуляли, смотрели сериалы, он держал меня за руку, желал спокойной ночи. Я думала: вот оно, второе дыхание.
А потом появились правила.
Сначала — холодильник. У Виктора была система: молочное — сверху слева, овощи — справа, мясо — строго по центру, в трёх пакетах. Однажды я поставила кефир не туда. Он открыл холодильник, замер.
— Галь, ты серьёзно?
— А что не так?
— Кефир не на своём месте. Ты же знаешь порядок.
— Витя, какая разница? Холодно же везде.
Он посмотрел на меня так, будто я предложила что-то кощунственное.
— Разница есть. Должна быть система. Без неё — хаос.
Я промолчала. Решила: мелочь, привыкну.
Но мелочей становилось всё больше. Мыть окна — строго в первую субботу месяца. Полы — по вторникам и пятницам. Постель — по средам. Хлеб резать ломтиками одинаковой толщины. Чай заваривать ровно три минуты. Ванну вытирать насухо, чтобы не было налёта.
Я старалась. Записывала. Но правил становилось всё больше.
— Галь, ты опять в магазин без списка? Как я узнаю, что ты купила?
— Я всегда беру одно и то же…
— Нужен контроль. Мы на пенсии.
Моя пенсия вскоре тоже оказалась «под контролем». Он открыл общую карту, объяснив, что так удобнее. Теперь каждая покупка — с отчётом. Я чувствовала себя лишней в собственной жизни.
Однажды я встретила школьную подругу Лену. Мы не виделись лет двадцать. Сели в кафе, смеялись, вспоминали молодость. Я давно так не смеялась.
Домой вернулась счастливая. Виктор сидел на кухне.
— Где была?
— В кафе, с подругой.
— Почему не предупредила?
Он говорил спокойно, но от его тона мне стало стыдно. Я извинилась. С тех пор без предупреждения никуда не ходила.
Даже разговоры с Андреем сократились. Виктор однажды заметил:
— Зачем ты с ним каждый раз так долго говоришь? У него своя семья.
Я промолчала. В следующий раз говорила с сыном десять минут.
Постепенно я перестала читать по вечерам, печь, слушать музыку, звать подруг. Я вставала, ела, жила по его расписанию. Моя жизнь растворялась.
Однажды я посмотрела в зеркало и не узнала себя. Уставшее лицо, погасшие глаза. Где та Галина, которая любила петь на кухне и читать до ночи?
В тот вечер я позвонила Андрею.
— Мам, что случилось?
— Я хочу домой.
Он прилетел на следующий день. Мы собрали мои вещи, пока Виктор был в поликлинике.
— Он тебя обижал? — тихо спросил Андрей.
— Нет. Он просто не давал мне жить.
Когда Виктор вернулся, мы уже уходили.
— Вы пожалеете, — сказал он. — Одной тяжело.
— Здесь было тяжелее, — ответила я.
Мы развелись тихо, без скандалов.
Теперь я снова в своей квартире. Читаю по ночам, пеку пироги, зову подруг, болтаю с сыном по часу. В холодильнике хаос, а в душе — покой.
И знаете что?
Я больше не чувствую себя одинокой.
Потому что наконец-то снова живу с собой.
