Два дня Полинка просидела в неотапливаемом доме. Тепла не было, но она знала: это её дом, её убежище.
Мать ушла в среду днём и велела дочери на улицу не выходить. Когда Полинка ложилась спать, печь ещё хранила тепло, но к утру дом полностью остыл.
Мамы не было. Девочка выбралась из-под одеяла, сунула ноги в валенки и побежала на кухню. Здесь всё осталось так же, как вчера.
На столе стояла закопчённая кастрюля. В ней — Полинка помнила — было четыре картошины в мундире. Две они с мамой съели перед сном. На полу стояло почти полное ведро воды.
Полинка почистила оставшиеся две картошины, поела, макая их в соль и запивая водой. Из подпола тянуло холодом, и она снова залезла в постель.
Она лежала под одеялом и прислушивалась к звукам с улицы. Полинка ждала, когда хлопнет калитка и мама вернётся. Она растопит печь, и в доме станет тепло. Мама сварит картошку, высыплет её на стол, а Полинка будет катать горячие клубни, чтобы быстрее остыли.
В прошлый раз мама принесла два пирожка с капустой, и Полинка съела их, запивая горячим чаем. Сейчас не было ни пирожков, ни чая, а главное — за окнами уже темнело, а мама всё не возвращалась.
Пока совсем не стемнело, девочка пробралась на кухню, доела оставшуюся картошку, зачерпнула кружку воды и поставила её на стул рядом с кроватью. Потом натянула старую мамину толстовку, спрятала голову под капюшоном и снова залезла под одеяло.
За окном сгущалась тьма, в доме было холодно. Полинка, шестилетняя девочка, лежала в постели, сжавшись в комок под старым одеялом, пытаясь согреться, и ждала, когда вернётся мама.
Наутро ничего не изменилось, разве что стало ещё холоднее, а есть было уже нечего.
Полинка принесла из коридора пять поленьев — ей пришлось ходить дважды. Потом она подтащила к печи табурет, встала на него и кочергой открыла заслонку. Правда, получилось это не с первого раза, и на неё сверху посыпались хлопья сажи и мелкий мусор.
Она много раз видела, как мама растапливает печь, и теперь старалась делать всё так же. Уложила лучины, поверх сложила тонкие поленья, потом ещё одно — потолще. Подожгла бумагу и бересту, закрыла дверцу.
Затем вымыла десяток сырых картофелин, сложила их в чугунок, залила водой и, встав на табурет, засунула под печь.
Она устала, пока всё это делала, но показалось, что в доме стало немного теплее. Теперь оставалось ждать, пока огонь нагреет комнату и сварится картошка.
Когда-то у Полинки был папа, но она его не помнила. Он собрал вещи и уехал в город, потому что мама часто ходила в гости к подругам и, как говорила бабушка, «заливала глаза».
Пока жила бабушка, Полинке было хорошо. В доме всегда было чисто, тепло, пахло пирогами. Бабушка часто пекла пироги с капустой, морковью, ягодами.
А ещё она варила в чугунке вкусную пшённую кашу — ставила перед Полинкой тарелку, а рядом кружку топлёного молока.
Тогда в доме был телевизор.
После бабушки стало совсем плохо. Мама уходила днём и возвращалась ночью, когда Полинка уже спала. Дома часто не было еды, и девочка довольствовалась варёной картошкой и хлебом.
Прошлой весной мама не посадила огород, и теперь даже картошки было мало. Куда делся телевизор, Полинка не знала.
Но так надолго, как в этот раз, мама ещё не уходила…
В доме стало тепло, картошка сварилась. Полинка нашла на кухне в шкафу бутылку с маслом. Масла было мало – всего ложка, но горячая картошка с маслом была намного вкуснее, чем холодная без всего. Заварив в кружке малиновый лист, девочка напилась горячего чая, почувствовала, как стало жарко, скинула мамину толстовку, улеглась в кровать и заснула.
Разбудил её шум. В комнате говорили соседи – баба Маша, дед Егор и ещё какой-то незнакомый мужчина.
– Захарьевна, – обратился незнакомец к бабе Маше, – возьми девочку к себе на пару дней. Отцу я позвонил, в воскресенье приедет. Сейчас из района приедут следователь и врач. Я их тут подожду.
Баба Маша поискала, во что можно одеть Полинку, но, ничего не найдя, снова натянула на неё мамину толстовку, а сверху замотала старым бабушкиным платком. Когда они вышли в коридор, Полинка увидела, что возле кровати лежит что-то, накрытое двумя мешками. Из-под одного виднелась нога в мамином ботинке.
Баба Маша привела Полинку к себе и велела мужу затопить баню. Она помыла девочку, хорошенько попарила её берёзовым веником, завернула в большое полотенце, посадила в предбаннике и велела ждать. Через несколько минут вернулась с чистой одеждой.
Полинка сидела за столом в байковой пижаме и тёплых шерстяных носках. На голове у неё был белый платок в голубую крапинку. Перед ней стояла тарелка с борщом.
В комнату зашла женщина, посмотрела на девочку и тяжело вздохнула.
– Мария Захарьевна, – она протянула бабе Маше большой пакет, – здесь кое-что из вещей для девочки. Мои уже выросли. Здесь даже зимняя куртка есть. Бедная девочка…
– Спасибо, Катя, – ответила баба Маша и повернулась к Полинке. – Поела? Пойдём, я включу тебе мультфильмы.
В этот и на следующий день к бабе Маше приходили ещё несколько женщин. Из обрывков разговоров Полинка поняла, что маму нашли замёрзшей в сугробе случайные прохожие. А ещё – кто-то позвонил её отцу, и он скоро приедет.
Полинке было жаль маму, она скучала. Ночами девочка тихо плакала, чтобы никто не услышал, спрятавшись под одеяло.
Отец приехал. Полинка с любопытством рассматривала высокого темноволосого мужчину, которого совсем не помнила. Ей было немного страшно, поэтому она держалась настороженно. Отец тоже разглядывал её внимательно и только один раз, при встрече, неловко погладил по голове.
Он не мог остаться надолго, и они уехали уже на следующий день. Перед отъездом отец заколотил окна и двери досками и попросил соседей присматривать за домом.
Баба Маша сказала Полинке на прощание:
– У отца есть жена – Валентина. Она будет тебе матерью. Слушай её, не спорь, помогай по дому. Тогда она тебя полюбит. У тебя, кроме отца, никого нет, и другого дома, кроме родительского, тоже нет.
Но Валентина Полинку так и не полюбила. Детей у неё не было, и, наверное, она не знала, как их любить. Но девочку она не обижала. Следила, чтобы Полинка была всегда опрятно одета, правда, новых вещей покупала мало, в основном брала одежду у знакомых и коллег.
Как только отец привёз Полинку, Валентина «позаботилась» и устроила её в детский сад. Утром отводила, вечером после работы забирала. Дома сразу принималась за ужин или хозяйственные дела, а девочка сидела у себя в комнате, смотрела в окно или рисовала.
Отец тоже почти не разговаривал с дочерью. Он считал, что выполняет всё, что необходимо: накормлена, одета, обута – что ещё нужно?
Когда Полинка пошла в школу, она не доставляла никаких хлопот ни отцу, ни Валентине. Училась нормально, в основном на четвёрки, только по математике, физике и химии были тройки. Учителя говорили, что девочка старается, просто точные науки ей даются с трудом.
Зато на уроках труда она всегда была первой, особенно когда нужно было шить, вязать или вышивать. Даже учительница удивлялась, как ловко у неё всё получается. Ольга Юрьевна только показывала новый шов или узор, а Полинка повторяла за ней так, будто давно всё знала и умела.
Так она и жила в семье отца. С десяти лет самостоятельно убирала квартиру, могла перегладить гору белья, а с тринадцати готовила на всю семью. С Валентиной они разговаривали только о хозяйственных делах, но Полинку это устраивало.
Отец был доволен. В доме было спокойно, никакого подросткового бунта, которым пугали его коллеги с дочерьми. А то, что девочка молчалива и нелюдима, он считал её чертой характера.
После девятого класса Полинка сказала, что хочет поступить в колледж на закройщика и портного. Отец сходил с ней в промышленно-экономический колледж, они подали документы, и с сентября девочка начала учёбу.
Полина по-прежнему выполняла много работы по дому, но теперь ещё и шила. У Валентины была старая швейная машинка, которую девушка наладила, и теперь не было проблем, если нужно было укоротить шторы, подшить полотенца или отремонтировать одежду. Со временем за помощью к ней стали обращаться соседи – одним надо было ушить брюки, другим – сшить постельное бельё нестандартного размера. Полина брала недорого, но деньги не тратила, а копила.
Три года пролетели незаметно. Окончив учёбу, она отметила своё восемнадцатилетие и неожиданно для отца заявила, что хочет вернуться в родное село.
– Разве тебе здесь плохо? Почему ты решила уехать? – удивился отец.
– Я благодарна вам за всё. Но мой дом там.
Дом, который когда-то казался ей огромным, теперь выглядел совсем небольшим на фоне новеньких двухэтажных коттеджей, выросших вокруг. Однако несколько старых домов остались неизменными – с одной стороны по-прежнему стоял дом бабы Маши, с другой – деда Егора. Интересно, живы ли они?
Полина открыла калитку – та скрипнула так же, как и в детстве, когда она, затаив дыхание, ждала возвращения матери. Поднялась на крыльцо, оставила вещи и направилась к дому бабы Маши.
Во дворе старушка полола клумбу.
– Здравствуйте, – сказала Полина.
Женщина выпрямилась, внимательно всмотрелась в лицо девушки.
– Здравствуй, дитя. Ты кто будешь? Лицо вроде знакомое…
– Мария Захарьевна, это же я, Полинка!
– Полинка? – старушка ахнула. – А ведь и правда! До чего же на мать похожа…
– Приехала, вот только в дом попасть не могу. У вас не найдётся какого-нибудь лома, чтобы доски отодрать?
– Сейчас, погоди! – отозвалась баба Маша и крикнула: – Захар! Иди сюда!
На крыльце появился парень лет двадцати.
– Внучек, возьми инструмент, помоги соседке дом открыть.
Через час все окна и двери были освобождены, и Полина вошла в дом, где не была двенадцать лет. В коридоре она когда-то видела последний раз мать – вернее, только её ноги, обутые в старые коричневые ботинки. А вот и стёганое одеяло, под которым она согревалась. Ведро, чугунок, закопчённая кастрюля… Всё, как было тогда.
Полина вспомнила слова бабы Маши: «Веди себя хорошо, и тебя полюбят. Другого дома у тебя нет».
«Как же нет? Вот он, старый, с покосившимся крыльцом, но родной… Здесь я буду счастлива», – подумала девушка.
Почти неделю она драила, чистила, стирала, красила. Нашла в соседнем селе печника, который прочистил дымоход и починил печь, а сама побелила её. Вынесла из кладовки и чердака горы старого хлама, повесила новые занавески. Захар помог ей починить крыльцо и поправить забор.
Все эти дни к дому заходили односельчане – удивлялись, что девушка вернулась, да ещё и из города.
Отец, наверное, не узнал бы свою тихую, замкнутую дочь – Полина только улыбалась, стала разговорчивой, доброжелательной.
Местный тракторист вспахал ей огород, и хоть было поздновато, она под присмотром Марии Захарьевны всё же кое-что посадила, привела в порядок ягодные кусты.
– Ничего, в этом году с рассадой запоздала, а на следующий посадишь всё, что нужно, – подбадривала баба Маша.
Завершив работы в доме, Полина устроилась на работу – пока не по специальности. В селе не было ателье, где она могла бы трудиться, да и швейной машинки у неё не было. Поэтому пошла на почту. И не за стеклом сидеть, а развозить письма по трём соседним сёлам.
Ей выдали служебный велосипед, и она отправилась крутить педали – до одного села два километра, до другого – три.
С первой зарплаты купила себе швейную машинку, со второй – оверлок. Начала шить – сначала для себя, а затем появились и заказчики.
А через пару лет почту развозил уже другой почтальон – Полина оставила работу, потому что и хозяйства, и заработка от шитья ей вполне хватало. Тем более, ездить на велосипеде ей уже было тяжело – она с Захаром, за которого вышла замуж, ждали первенца.
С отцом и Валентиной Полина поддерживала отношения, они приезжали к ней на свадьбу, звали молодых в город. Но она лишь улыбалась и отвечала:
– Мой дом здесь.
