Я вынула из духовки противень с пирожками. Золотистые, с яблочной начинкой — такие Мишка всегда ел с особым удовольствием. Поставила их на стол, прикрыла чистым полотенцем, чтобы не остыли слишком быстро. До приезда внука с родителями оставался примерно час, и весь день я провела на ногах, готовясь к этому визиту.
Вытерла ладони о фартук и окинула взглядом кухню. Порядок идеальный, каждая вещь на своём месте. Стол накрыт, любимые блюда Мишки готовы. На плите томился борщ, в холодильнике ждали котлеты, салат уже был нарезан. Я старалась, как умела, и даже больше.
Мишка жил у меня с трёх до восьми лет. Тогда дочь переживала развод, собирала жизнь заново. Работала почти без выходных, снимала маленькую квартиру, ребёнка оставить было не с кем. Она попросила меня взять внука к себе на время, и я согласилась сразу, не раздумывая.
Хорошо помню тот день, когда он приехал ко мне — маленький, напуганный, растерянный. По ночам плакал, звал маму. Я брала его на руки, укачивала, пела колыбельные, читала сказки. Со временем он успокоился, привык, стал считать этот дом своим.
Мы остались вдвоём в моей двухкомнатной квартире. Я укладывала его спать, вставала затемно, чтобы приготовить завтрак. Водила в садик, забирала вечером. Мы гуляли в парке, кормили птиц, дома собирали конструктор, лепили фигурки. Я учила его буквам, цифрам, помогала складывать первые слова.
Когда он болел, неделями не отходила от кровати. Варила бульоны, ставила компрессы, проверяла температуру каждый час. Ночами дремала на стуле рядом, лишь бы быть поблизости.
В первый класс я вела его за руку. Купила ранец, форму, цветы для учительницы. Стояла у школы и смотрела, как он заходит внутрь, и плакала — от радости и гордости.
Каждый вечер мы делали уроки за этим самым кухонным столом. Он уставал, капризничал, не хотел учиться, а я терпеливо объясняла, придумывала, как заинтересовать, радовалась каждому маленькому успеху.
Дочь приезжала раз в неделю, иногда реже. Привозила подарки, сладости, обнимала сына. Он радовался ей, но уже был крепко привязан ко мне. Я стала для него ближе, чем родная мать.
Потом у дочери всё наладилось: хорошая работа, новый брак, просторная квартира, отдельная детская для Мишки. Его забрали домой. Я отпускала со слезами, но понимала — так правильно, ребёнок должен быть с родителями.
Когда он уехал, квартира опустела. Я ходила из комнаты в комнату, смотрела на оставшиеся игрушки, плакала по ночам. Часто звонила дочери, расспрашивала о внуке. Она отвечала коротко: всё нормально, он привыкает.
Прошло четыре года. Мишка вырос, стал пятиклассником. Приезжал редко, в основном по праздникам. Дочь всегда торопилась: привезёт ненадолго и увозит обратно. Мне хотелось большего, но я молчала.
На этот раз они пообещали приехать на выходные. Я убирала квартиру, закупала продукты, готовила с душой. Хотелось, чтобы Мишка вспомнил, как мы жили вместе, чтобы ему снова стало здесь тепло.
Раздался звонок в дверь. Я пригладила волосы и поспешила открывать. На пороге стояли Светлана, её муж Игорь и Мишка — высокий, худощавый подросток с телефоном в руке.
Я обняла всех, поцеловала внука. Он ответил на объятие вяло, не отрывая взгляда от экрана, прошёл в квартиру, оглядываясь. Я пригласила их на кухню, усадила за стол.
— Бабушка, у тебя всё как раньше, — бросил Мишка, усаживаясь. — Та же мебель, те же шторы.
— А зачем менять, если всё служит? Давайте кушать, я старалась.
Я разливала борщ, ставила котлеты. Взрослые ели, хвалили. Мишка ковырялся в тарелке и листал телефон.
— Мишенька, ешь, я для тебя готовила, — мягко сказала я. — Это же твои любимые котлеты.
— Я не ем жареное. У меня диета.
— Какая ещё диета? Ты же растёшь.
— Мам, не дави на него, — остановила меня Светлана. — У него сейчас возраст такой, свои убеждения.
Я промолчала. Вечером дочь с мужем собрались уезжать, оставив Мишку у меня на ночь. Он недовольно скривился.
— Может, я с вами поеду?
— Побудь с бабушкой, — ответила Светлана. — Она по тебе скучает.
Мы остались вдвоём. Я предложила зайти в его старую комнату. Она оставалась такой же, как он её покинул — кровать, шкаф, книги, игрушки. Я ничего не трогала, берегла.
Мишка вошёл, огляделся и поморщился.
— Бабушка, у тебя тут скучно… и пахнет старостью.
Я словно окаменела. Медленно повернулась к нему, не веря услышанному.
— Что ты сказал?
— Ну правда. Запах странный, мебель старая, всё какое-то тёмное. У нас дома всё другое, современное.
Эти слова ударили больнее пощёчины. Я смотрела на внука, которого растила пять лет, которому отдала столько любви и сил, и не могла понять, как из того маленького мальчика получился человек, для которого мой дом — «запах старости».
— Миша, как ты вообще мог так сказать? Ты ведь здесь вырос, это был твой дом.
— Ну и что? Я тогда был маленьким, не понимал. А сейчас вижу — всё тут какое-то старьё и тоска.
Он ушёл в гостиную, плюхнулся на диван и снова уткнулся в телефон. А я осталась стоять в его бывшей комнате. Слёзы текли сами собой, в груди сжимало так, будто не хватало воздуха.
Перед глазами всплывали воспоминания: как я носила его на руках, когда он болел, как водила за руку в школу, как готовила его любимые блюда. Как покупала всё, что он просил, экономя на себе. Как радовалась каждой его улыбке, каждому успеху.
А теперь для него я — просто пожилая женщина в неприятном, «пахнущем старостью» доме. Всё это будто стерлось из его памяти.
Вечером я молча постелила ему на диване. Он лёг, надел наушники и полностью отгородился от меня экраном. Я ушла в свою комнату и долго плакала, уткнувшись в подушку.
Утром за Мишей приехала Светлана. Я открыла дверь бледная, с опухшими глазами.
— Мама, ты что, плакала? Что случилось?
— Света, нам нужно поговорить.
Я пересказала ей всё, что сказал Миша. Дочь нахмурилась, но быстро махнула рукой.
— Мам, ну это подросток. Они все сейчас такие — резкие, без тормозов.
— Светлана, я пять лет его растила. Пять лет своей жизни отдала. А он мне прямо говорит, что здесь «воняет старостью».
— Не принимай близко к сердцу, он просто болтает ерунду.
— Нет, он сказал то, что действительно думает.
Они уехали. Я осталась одна в тишине. Ходила по квартире, смотрела на стены, мебель, занавески и снова прокручивала в голове слова внука. А вдруг он прав? Может, дом и правда стал мрачным? Может, и я сама стала такой — старой, ненужной, застывшей во времени?
Несколько дней я жила в этих мыслях. Разглядывала обои, шкафы, ковры. Всё покупалось давно, ещё при муже. Мы тогда жили скромно, на ремонты не хватало. Потом появился внук — все деньги уходили на него.
Я не заметила, как дом постарел вместе со мной. Краски поблекли, мебель износилась, всё стало серым. И запах… возможно, он действительно есть. Запах лекарств, закрытых окон, одиночества.
Как-то зашла подруга Тамара. Увидела меня и сразу поняла — что-то не так. Я рассказала ей про Мишку и его слова.
— Таня, а знаешь, может, он тебе услугу оказал, — неожиданно сказала она.
— Какую услугу? Он меня до слёз довёл.
— Он тебя встряхнул. Ты посмотри на себя. Ты всю жизнь жила для других. А для себя когда?
— Да когда… времени не было.
— Вот именно. Ты здесь застряла, как в музее. Всё старое, ничего нового. Ты сама себя законсервировала.
Эти слова задели. Я задумалась: когда я в последний раз покупала себе что-то красивое? Меняла обстановку? Делала что-то просто потому, что хочу?
Вся жизнь — для мужа, потом для дочери, потом для внука. А когда все разошлись по своим жизням, я осталась одна в этом доме, словно тень из прошлого.
Тамара предложила начать с малого: сменить шторы, купить новое бельё, слегка освежить квартиру. Я отнекивалась — жалко денег, да и «зачем». Но она настояла.
Мы пошли в магазин. Я выбрала светлые, лёгкие занавески, новые покрывала, яркие наволочки. Купила себе платье — красивое, не «возрастное». Сама удивилась своему выбору.
Дома всё стало меняться. Я сняла старые шторы — и комнаты будто наполнились светом. Выбросила вещи, которые годами жалела выбросить. Поставила цветы на окна.
Вызвала мастера: подклеили обои, покрасили батареи. Небольшие изменения, а квартира словно ожила.
Потом я занялась собой. Сходила к парикмахеру, сменила причёску, перестала ходить дома в застиранном халате. Записалась с Тамарой в бассейн, стала гулять по вечерам, купила абонемент в театр. Появились новые знакомства, планы, радость.
Я словно проснулась после долгого сна. Дом стал другим — и я стала другой. Я больше не ждала, когда обо мне вспомнят.
Через несколько месяцев позвонила Светлана и спросила, можно ли приехать с Мишкой. Я согласилась, хотя волновалась.
Они приехали в субботу. Мишка вошёл в квартиру и замер.
— Бабуль, ты что, ремонт сделала?
— Немного обновила. Проходите.
Он ходил по комнатам, рассматривал новые шторы, светлые стены. Заглянул в свою бывшую комнату — теперь там была аккуратная гостевая.
— Круто стало, — признал он.
За столом я подала обед — не его прежние любимые блюда, а то, что нравится мне. Он ел с интересом.
— Ты теперь совсем по-другому готовишь.
— Я вообще теперь многое делаю иначе.
После обеда я стала собираться.
— Мам, ты куда? — удивилась Светлана.
— У меня театр. Вы отдыхайте, вечером вернусь.
Когда я вернулась, они уже уезжали. Мишка подошёл ко мне, смущённо опустив глаза.
— Бабушка, прости меня за те слова. Я тогда грубо сказал.
— Я сначала сильно обиделась, — честно ответила я. — А потом поняла, что ты меня разбудил. Я перестала жить — и начала снова.
Он неожиданно обнял меня.
— Ты правда крутая, бабуль.
Я осталась одна, но не чувствовала одиночества. Дом был тёплым, светлым. И я в нём была живой.
Иногда нужна жёсткая правда, чтобы начать новую жизнь. Его слова были болезненными, но именно они вернули меня к себе самой. Я больше не просто «бабушка». Я — человек, у которого есть право на радость, желания и своё счастье.
