Антонина вернулась к себе ровно через две недели. Тихо, «по-английски» — пока её «принц» наматывал свои очередные круги по стадиону. Затащила чемодан в знакомую до слёз прихожую, где пахло ванилью, чистотой и тишиной, скинула туфли прямо у двери, рухнула на диван и, глядя в потолок, блаженно прошептала:
— Вот это жизнь… можно просто лежать и не следить, как там дышит диафрагма!
А ведь начиналось всё красиво — как история о «второй молодости».
Петру было шестьдесят два, Антонине — пятьдесят семь. Познакомились они, как это сейчас водится, не на вечере «кому за…», а в бассейне.
Пётр был из тех мужчин, которых между собой называют «огурчик». Стройный, поджарый, вечно в движении, глаза блестят, как у отличника перед линейкой. Ни живота, ни отдышки, шаг пружинит. Ходит с палками (обязательно скандинавскими), зимой бегает на лыжах, летом крутит педали на велосипеде.
— Тоня, жизнь — это движение, — вдохновенно объяснял он на первом же свидании, размешивая сахарозаменитель в кружке цикория (кофе он принципиально не пил — «вредно»). — Мы не старики, мы просто опытные. Надо пользоваться каждым днём. Я, к примеру, в следующем году собираюсь в горы. Пойдёшь со мной?
Антонина, которая в последний раз пешком штурмовала пятый этаж ещё в далёком 2008-м, когда сломался лифт, слушала его, как заворожённая. Для неё — домашней, мягкой, немного флегматичной женщины — Пётр показался прямо спасательным кругом.
«Ну вот он, шанс, — думала Тоня, глядя на его розовые от здоровья щёки. — Вытащит меня из моего болота. Будем гулять, дышать, может, и похудею наконец. А то сижу, как тесто в миске, сериалы жую…»
Общество ведь давит из всех утюгов: «После пятидесяти жизнь только начинается», «Седина — не приговор», «Старость меня дома не застанет».
Стало как-то стыдно просто хотеть быть бабушкой с пледом и кроссвордом. Надо быть «активной» и «осознанной». И Антонина решилась.
Кота временно пристроила к сестре («у Пети аллергия, да и шерсть — это же не гигиенично»), собрала чемодан с лучшими платьями и переехала к бодрому жениху-спортсмену. Начинать новую счастливую главу.
Запала хватило ровно на две недели. А потом вскрылось, что вся жизнь Петра держится на трёх «священных китах», о которых они, ослеплённые романтикой, как-то не удосужились поговорить заранее.
Первый кит: режим лагеря «Ромашка»
Антонина обожала ленивые выходные. Для неё утро начиналось ближе к девяти: ароматный сладкий кофе, телефон с новостями, тишина. Маленький личный ритуал, её собственная медитация.
У Петра же «утро» наступало в 5:30.
В субботу Тоню вытащили из сна тем, что с неё резко сорвали одеяло.
— Подъём, солнышко! — бодрым командирским голосом объявил Пётр, стоя посреди комнаты. — Солнце давно встало. Тонечка, встаём, здоровье проспишь.
— Петя, ты с ума сошёл… — простонала Антонина, пытаясь нырнуть обратно в подушку. — На часах пять. Нормальные люди в это время спят.
— Кто рано встаёт, тому Бог даёт, — неумолимо отрезал он. — Сейчас контрастный душ, потом зарядка, потом лёгкий кросс. Организм нужно зарядить.
И завертелось. Контрастный душ по-петровски оказался похож не на «освежиться», а на выживание на Северном полюсе. Потом он включил бодрую музыку и потащил ещё полусонную Тоню на коврик.
— Выше ногу, Тоня. Лимфа стоит, надо прогонять, — поучал он, пока она, красная и злая, пыталась не упасть.
К семи утра Антонина чувствовала себя шахтёром после смены, а не женщиной «на второй молодости». Мечтала только о том, чтобы телепортироваться обратно в свою квартиру. Или хотя бы треснуть Петра гантелей. Но сил не было ни на побег, ни на революцию. А он сиял, как новенький самовар, и требовал завтрак.
Второй кит: еда как суровое топливо
Антонина любила готовить и вкусно поесть. Её борщ соседи вспоминали годами, котлеты с румяной корочкой разлетались быстрее, чем успевали остыть.
Для Петра еда была исключительно «биотопливом». Никакого удовольствия — только польза.
Когда в первый вечер, желая сделать приятно, Тоня пожарила картошку с грибами, Пётр посмотрел на сковороду так, будто там лежало что-то страшно токсичное.
— Тоня, ну как ты можешь это есть? Это же чистый холестерин, — возмутился он. — Мы такое не употребляем.
— А что «мы» едим? — несмело уточнила Антонина, пряча за спиной белый батон.
— Мы питаемся правильно. Овощи на пару. Куриная грудка, сваренная без соли. Гречка — тоже без соли. И пучок зелени сверху.
Через пару дней Антонина поняла, что плавно превращается в голодную йогу. В холодильнике зияла пустота: только стебли сельдерея, обезжиренный творог консистенции шпатлёвки и какие-то пророщенные зёрна, подозрительно похожие на шевелящихся червячков.
— Петя, может, хоть немного колбаски? Докторской? — жалобно попросила она к середине недели.
— Колбаса — табу! — отчеканил Пётр, хрустя морковкой. — Тоня, посмотри на себя. Лишний вес налицо. Я же сделаю из тебя конфетку. Через месяц спасибо скажешь.
Антонина смотрела на эту морковку и мысленно уже знала, в какое место ей хочется её направить. Ей хотелось быть не конфеткой, а сытым, довольным человеком. Ночами ей снились пельмени… с маслом… и со сметаной.
Третий кит: отдых как смена деятельности (пока не упадёшь)
Наивная душа Антонины рисовала вечера с Петром так: они вдвоём, укрывшись пледом, смотрят сериал про любовь или криминал, обсуждают, смеются, дремлют.
У Петра телевизора дома вообще не имелось. Принципиально.
— Зомбоящик превращает мозг в кашу, — отрубил он. — Мы не будем расходовать жизнь на чужие фантазии.
— А чем мы тогда заниматься будем? — растерянно спросила Тоня, глядя на пустую стену, где по всем канонам должен был висеть экран.
— Как чем? Будем развиваться. Больше ходить. Читать вслух.
«Активный отдых» по-петровски означал одно: сидеть нельзя ни секунды. Если они шли «прогуляться», то превращалось это в марш-бросок через овраги.
— Не плетись, Тоня! Темп держи. Дыши через нос, — командовал он, пока она, вся мокрая и запыхавшаяся, плелась где-то позади, между парком и ближайшей аптекой.
На выходные он радостно объявил:
— В лес с палаткой! Перезагрузка!
— Петя, у меня же спина ноет… — попыталась возразить Антонина. — Какая палатка? Я хочу полежать, кроссворд порешать…
— Спина болит от лени, — авторитетно объявил «энерджайзер». — Движение лечит всё.
В субботу ближе к вечеру, когда Пётр умчался на очередную тренировку (готовиться к марафону), Антонина открыла холодильник, увидела одинокий пучок укропа и вдруг отчётливо поняла: всё. Предел.
Она не мечтает о горных вершинах. Она не желает превращаться в стройную лань, которая питается сельдереем и солнечными лучами. Она хочет быть нормальной женщиной пятьдесят семи лет, у которой есть законное право на лишнюю котлету, дневной сон и священную лень.
Тоня осознала, что «спортсмен до мозга костей» — это на картинке выглядит заманчиво. А в повседневности с таким человеком может оказаться не жизнь, а бесконечный фитнес-лагерь без выходных и полноценного ужина. Сосуществование с человеком, который сделал из заботы о здоровье религию, оказалось похоже не на любовь, а на постоянное обслуживание чужого невроза.
Собирать вещи она стала молниеносно. За пятнадцать минут чемодан был забит, документы и самое нужное — в сумке. На столе Антонина оставила записку:
«Петя, ты правда хороший человек. Но я явно не создана под твой ритм. Возвращаюсь доживать свои годы в объятиях дивана, телевизора и пельменей. Без обид».
Дома первым делом она заказала огромную пиццу. Потом поехала за котом. Кот посмотрел на неё внимательно и будто сказал: «Ну наконец-то ты всё поняла».
Антонина откусила кусок горячей пиццы, запила крепким сладким чаем, вытянула ноги на своём родном диване и включила «Великолепный век». В этот момент ей не нужно было ни гор, ни марафонов — она была искренне, по-настоящему счастлива.
А Пётр? Пётр, как поговаривали в бассейне, уже разместил новое объявление на сайте знакомств. Что-то вроде: «Ищу спутницу для покорения вершин». Что ж… удачи ему.
А вы бы смогли жить в режиме «нон-стоп» ради любви? Или всё-таки тишина, любимая еда и собственные привычки дороже самого энергичного «живчика»? Если у вас был опыт жизни с фанатом ЗОЖ — расскажите, как это на практике ощущается.
