– Аркадий, кто такая Марина? – мой голос предательски дрожал, когда я сжимала в руках старые, пожелтевшие от времени конверты. Он побледнел, и я вдруг осознала: через несколько мгновений узнаю всю правду о нашем двадцатипятилетнем браке.
Тайны прошлого
Шкатулка источала запах старого дерева и времени. Вера осторожно провела пальцами по потертой крышке. Эта вещь хранила их семейные «сокровища» – засушенный цветок с первого свидания, билеты в театр, фотографии, покрытые тонким слоем пыли. Когда-то Аркадий привез ее из командировки в Прагу.
Она никогда не заглядывала внутрь. Их брак строился на уважении к личному пространству. Но сегодня, разбирая антресоли, Вера случайно уронила шкатулку, и крышка раскрылась. Пять конвертов, перевязанных выцветшей лентой, выпали на пол.
Она взглянула на часы – у нее оставалось два часа до прихода мужа. Как всегда, он заглянет в спортзал, потом поужинает в любимом кафе. Вера знала его распорядок дня наизусть. Тридцать лет совместной жизни создали иллюзию, что она чувствует мужа, как саму себя.
Или это было самообманом?
Конверты лежали на краю стола, маня неизведанной правдой. Бумага пожелтела, но почерк оставался четким – знакомым до мельчайших деталей.
«Моя единственная…» – начиналось первое письмо. Руки Веры задрожали. Эти слова предназначались не ей.
Она машинально поправила салфетку под вазой с хризантемами. Каждый год, осенью, Аркадий приносил ей эти цветы. Символ традиции. Как много подобных мелочей было в их жизни – ритуалы, заменяющие искренность?
Солнечный луч скользнул по ее обручальному кольцу. Оно стало чуть свободнее за эти годы. Или это она изменилась?
За окном хлопнула дверь подъезда. Вера вздрогнула, но это оказалась соседка. Она узнала ее шаги. Как часто она так же вслушивалась в шаги мужа?
Телефон завибрировал: «Не жди с ужином, поем в городе». Такой внимательный, такой заботливый. Всегда знал, как устроить свою жизнь удобно – для себя.
Вера развернула следующее письмо.
«Я знаю, что поступаю неправильно…» – писал Аркадий много лет назад. Она усмехнулась – сколько раз она сама говорила себе эти слова, закрывая глаза на его поздние возвращения, странные звонки, внезапные командировки?
В доме напротив зажглись окна. Вера понимала: скоро муж вернется. Ей придется решить – что делать дальше. Но, глядя на пожелтевшие листки, она впервые за долгие годы ощущала себя живой.
Разбитые иллюзии
Альбом с фотографиями открылся сам собой. Вера вспомнила день свадьбы – белое платье, кружевные рукава, розовые пионы в руках. Тогда она была уверена: их любовь особенная.
Снимки хранили мгновения их жизни. Вот они с Аркадием в Сочи, где он восхищался ее красным купальником. Тогда любое его прикосновение вызывало трепет. Вера закрыла глаза – перед ней всплыл тот вечер, когда они танцевали на пляже.
«Ты создана для танго» – шептал он тогда.
Когда же это танго превратилось в медленный, рутинный вальс?
Вот они обустраивают свою первую квартиру. Она хотела покрасить стены в персиковый цвет – теплый, уютный. Аркадий настоял на бежевом: «солидно, как у всех». Тогда она впервые уступила. Потом это вошло в привычку.
Вера поправила воротничок своей блузки – бежевой, как и все в ее жизни. Когда она перестала носить яркие вещи? Наверное, тогда же, когда бросила уроки танцев.
– Тебе это не нужно. У тебя стабильная работа в библиотеке, – сказал тогда Аркадий.
«Стабильность…» – это слово стало ключевым в их браке.
Она перевернула страницу. Их двадцатая годовщина. На заднем фоне – ее старая гитара, подарок отца. Когда она в последний раз брала ее в руки?
Вера подошла к окну. На улице молодая женщина в красном пальто качала коляску. Когда-то и у Веры было такое. «Слишком вызывающее» – сказал тогда Аркадий. И она сдала его в комиссионку.
На самом дне шкатулки лежала еще одна фотография – Вера на сцене местного клуба, поющая под гитару. Аркадий тогда не пришел – «несолидно». Через месяц она продала инструмент.
За окном начинал моросить дождь. Вера взяла письма в руки. Она знала – сегодня что-то изменится.
Лицом к правде
Звук ключа в замке. Четыре оборота – как всегда. Вера слышала, как Аркадий снимает ботинки, аккуратно вешает пальто.
– Я дома, – его голос звучал привычно.
Она молчала. Письма лежали на журнальном столике. Пусть увидит сам.
Аркадий вошел в комнату, ослабляя галстук. Увидел конверты, побледнел. Рука дернулась – хотел забрать, но передумал.
– Где ты их нашла? – голос дрогнул.
– В шкатулке. В твоей. Той самой, из Праги. – Вера удивилась собственному спокойствию.
Он тяжело сел в кресло.
– Это было давно…
– Тридцать лет назад, – Вера подошла к окну. – И знаешь, что самое страшное? Не то, что ты любил другую. А то, что выбрал меня, потому что я была удобной.
Аркадий хотел что-то сказать, но она не дала.
– Я прочла все твои письма. Ты писал, что тебе нравится, как я растворяюсь в твоей жизни. Теряю себя.
Муж молчал. В глазах – не страх, а осознание.
– Я помню Марину. Видела ее в городе. Яркая, смелая, свободная. Художница. Не та, кого выбирают ради «правильности».
Вера открыла шкаф и достала чехол с гитарой.
– Помнишь, я пела? Ты не пришел – «несолидно». А я продала гитару. Купила тот серый костюм, который тебе так нравился.
Аркадий шагнул к ней.
– Мы ведь были счастливы…
– Нет. Мы были удобны друг другу.
Он молчал.
– Я записалась на танцы, купила красное пальто. И гитару. Буду играть. Громко. И мне все равно, что скажут соседи.
Она увидела в его глазах проблеск осознания. Как будто спустя тридцать лет он впервые увидел ее настоящей.
Новая жизнь
Красное пальто мелькнуло в толпе. Аркадий невольно проследил за женой взглядом. Она спешила на урок танго. Уже третий месяц.
Тогда, в ту ночь, она не ушла. Но вернулась – к себе.
Он понял: можно начать заново. В шестьдесят пять – самое время для весны.
А через неделю он пришел на ее концерт. Вера пела на сцене. Он сидел в последнем ряду и осознавал – он снова влюбляется. В свою жену. В настоящую Веру.
После концерта он подошел к ней:
– Потанцуем?
Она улыбнулась:
– Ты же знаешь, я создана для танго.
